Я глубоко вздохнул:
– Потому что в некоторые ночи угроза бывает более очевидной, чем в другие. Происходит что-то плохое, и это заставляет меня бояться чего-то худшего. В некоторые ночи очень опасно быть возлюбленной бастарда.
Голос ее был бесцветным, когда она спросила:
– И что это должно значить?
Я снова глубоко вздохнул, полный решимости быть с ней честным, насколько это возможно.
– Я не могу сказать тебе, что именно произошло. Только я понял, что тебе грозит опасность. Тебе придется доверять...
– Я не это имела в виду. Что значит “возлюбленная бастарда”? – Ее глаза сверкали от ярости.
Я готов был поклясться, что на миг сердце остановилось в мой груди. Смертельный холод охватил меня.
– Это правда, я не имею права, – сказал я медленно, – но я не могу перестать беспокоиться о тебе. Вне зависимости от того, имею ли я право называть тебя своей возлюбленной или нет, мои недруги могут причинить мне зло, нанеся удар по тебе. Как я могу сказать о своей любви к тебе, столь сильной, что хотел бы вовсе не любить или по крайней мере не показывать своей любви, потому что моя любовь подвергает тебя страшной опасности? И должны ли эти слова быть правдой?
– И как, во имя всего святого, я могу сказать, что поняла смысл твоего последнего заявления: “и должны ли эти слова быть правдой”? – поинтересовалась Молли.
Что-то в ее голосе заставило меня обернуться. Мгновение мы только смотрели друг на друга. Потом она расхохоталась. Я стоял, оскорбленный и мрачный, а она подошла ко мне, все еще смеясь. Потом она обняла меня.
– Новичок. Ты выбрал самую окольную дорогу, чтобы наконец заявить, что любишь меня. Ворваться в мою комнату и стоять тут, завязывая свой язык в узлы вокруг слова “любовь”! Разве ты не мог давным-давно сказать это?
Я глупо стоял в кольце ее рук. Потом посмотрел на нее вниз. “Да, – тупо подумал я, – я теперь гораздо выше, чем она”.
– Ну? – подсказала она, и мгновение я не знал, чего она хочет.
– Я люблю тебя, Молли. – В конце концов, сказать это оказалось так легко. И такое облегчение! Медленно, осторожно я обнял ее.
Она улыбнулась:
– И я люблю тебя.
И так я поцеловал ее. В момент этого поцелуя где-то неподалеку от Баккипа волк торжествующе завыл. Хор собачьих голосов ответил ему из замка, поднимаясь к далекому ночному небу.
Часто я понимаю и одобряю мечту Федврена. Если бы она сбылась, книги стали бы такой же обычной вещью, как хлеб, и каждый ребенок до тринадцати лет мог бы научиться читать. Но и тогда вряд ли исполнилось бы все, о чем он мечтал. Он сожалел о том, что, умирая, человек уносит с собой в могилу свои знания. Он говорил, что придет время, когда накопленные сведения о мастерстве кузнеца, подковывающего лошадей, или умении кораблестроителя пользоваться стругом будут записаны. Тогда каждый умеющий читать научится делать так же. Я не верю, что это так или когда-нибудь будет так. Кое-чему можно научиться по написанным на странице словам, но некоторым вещам сперва учатся руки и сердце человека, а потом уж его голова. Я поверил в это с тех самых пор, когда увидел, как Мастфиш устанавливает деревянный блок в форме рыбы, в честь которой он был назван, на первый корабль Верити. Глаза мастера видели эту рыбу еще до того, как она была сделана, а его руки придали форму тому, что он чувствовал своим сердцем. Это не то, чему можно научиться из книги. Может быть, этому вообще нельзя научиться. Оно приходит, как приходит Скилл или Уит, вместе с кровью предков.
Я вернулся в свою комнату и сел, глядя на умирающие угли в моем очаге, ожидая, когда проснется замок. Мне следовало быть обессиленным. Вместо этого я ощущал бьющую ключом энергию. Я воображал, что, если буду сидеть неподвижно, смогу ощутить тепло рук Молли, обнявших меня. Я точно знал, где ее щека коснулась моей. Ее запах, хоть и очень слабый, остался на моей рубашке после нашего быстрого объятия, и я мучился не зная, носить ли эту рубашку или отложить ее в сундук с одеждой, чтобы бережно хранить драгоценный аромат. Мне казалось естественным так беспокоиться по этому поводу. Оглядываясь назад, я улыбаюсь, но своей мудрости, а не глупости.
Утро принесло в замок Баккип штормовой ветер и снег, но от этого внутри стало только уютнее. Может быть, мы все сможем передохнуть после вчерашнего. Я не хотел думать о жалких разорванных телах несчастных “перекованных” или о том, как обмывали их холодные неподвижные лица. Как и о жарком ревущем пламени, поглотившем тело Керри. Всем нам в замке нужен был тихий день. Может быть, вечером все соберутся у очагов, чтобы рассказывать старые истории, слушать музыку и болтать. Я надеялся на это. Я покинул свою комнату и отправился к Пейшенс и Лейси. Я совсем извелся, точно зная, в какое мгновение Молли будет спускаться по лестнице, чтобы отнести Пейшенс поднос с завтраком, и когда она будет подниматься обратно. Я мог бы оказаться на ступеньках или в коридоре, когда она пройдет там. Это будет мелочью, совпадением. Я не сомневался, что кто-то приставлен следить за мной. И этот кто-то обратит внимание на такие “совпадения”, если они будут случаться слишком часто. Нет. Я должен прислушаться к предостережениям короля и Чейда. Я докажу Молли, что у меня есть самообладание и я могу быть предусмотрительным, как настоящий мужчина. Если мне следует подождать, прежде чем начать ухаживать за ней, значит, так тому и быть.
Так я сидел в своей комнате и мучился, пока не уверился, что она уже ушла от Пейшенс. Тогда я спустился, чтобы постучать в дверь. Пока Лейси открывала мне, я подумал, что усиленное наблюдение за Пейшенс и Лейси гораздо проще на словах, чем на деле. Но у меня было несколько идей. Прошлой ночью Молли обещала мне, что не будет приносить им никакой еды, которую не приготовит сама или не возьмет из общих котлов. Она фыркнула, потому что я попросил ее об этом после самого нежного прощания.